WRF Culture: Translations of the Poems of Elaine Feinstein by Elena Rapley

Elaine Feinstein, the author of many collections of poetry, the first biographer of Ted Hughes, a novelist, short-story writer, playwright, and translator. A recent critic said: “Alive to her family origins in the Russian-Jewish diaspora, she developed a close affinity with the Russian poets of this and the last century”. Since 1980, when she was made a Fellow of the Royal Society of Literature.

Elaine visited Russia on occasions to research her books and visit friends which included Yevgeny Yevtushenko. She has written 14 novels, many radio plays, television dramas and five biographies, including A Captive Lion: the Life of Marina Tsvetaeva (1987) and Pushkin (1998). Ted Hughes: The Life of a Poet (2001) was shortlisted for the biennial Marsh Biography Prize.  Her biography of Anna Akhmatova, Anna of all the Russias, was published in 2005 and translated into 12 European languages including Russian.

I met Elaine Feinstein personally in 2009, when I interviewed her for the Russian newspaper ‘Angliya’. Then she gave me and signed some of her books. I fell in love with her poems and I translated some of them into Russian. Here are some of Elaine’s poems with my translations.


Элейн Файнстайн, автор многих поэтических сборников, биограф Теда Хьюза, новелист, автор коротких рассказов, автор пьес и переводчик. Недавно один из критиков сказал о ней так: « Неравнодушна к своим русско-еврейским корням, она обнаружила близкое родство с русскими поэтами, как современными, так и прошлого века». С 1980 года она является членом Королевского литературного общества.  В 1990 году удостоена премии за поэтическое творчество и звания почетного доктора университета города Лестера.

Элейн   несколько раз была в России, собирая информацию для своих книг, и навещая своих друзей, одним из которых был Евгений Евтушенко. Она написала 14 романов, множество радиопьес, сценариев к телевизионным драмам и пять биографий, включая «Пленный лев: жизнь Марины Цветаевой (1987) и «Пушкин» (1998).  «Тед Хьюз: жизнь поэта» (2001) вошла в короткий лист Marsh Biography Prize.  Ее биография Анны Ахматовой, « Анна всея Руси», была опубликована в 2005 году и переведена на 12 европейских языков, включая русский.

Я лично познакомилась с Элейн Файнстайн в 2009 году, когда брала у нее интервью для русской газеты «Англия». Я получила от нее в подарок несколько книг с дарственной надписью. Я сразу влюбилась в ее поэзию и перевела несколько стихотворений на русский.  Особенно проникновенными и волнующими для меня стали стихи из сборника Talking to the Dead (Разговаривая с мертвым), посвященным памяти ее покойного мужа.

Фото сделано в 2009 году,  когда я брала интервью у Элейн.

МНЕ НРАВИТСЯ СТАРЕТЬ

Открытие: мне нравится стареть.
Случиться может все, но тех вещей,
что я боялась так, я миновала:

Я молодой не умерла. Не потеряла
единственной любви. Моих детей
никто не угонял в чужие земли.

Не говори, что это благодушье.
Мы все окажемся у края черноты,
и для меня та чернота – молчанье.

Познание этого усиливает радость
от чашки согревающего кофе
от солнца яркого и ландышей зимой.

Любая малость делает счастливой:
ведь каждый день, что отвоеван
у этой черноты – уже есть праздник.

 

Оригинал:

Getting Older

By Elaine Feinstein

The first surprise: I like it.
Whatever happens now, some things
that used to terrify have not:

I didn’t die young, for instance. Or lose
my only love. My three children
never had to run away from anyone.

Don’t tell me this gratitude is complacent.
We all approach the edge of the same blackness
which for  me is silent.

Knowing as much sharpens
my delight in January freesia,
hot coffee, winter sunlight. So we say

as we lie close to some gentle occasion:
every day won from such
darkness is celebration.

 

– – – – –

АФГАНЕЦ

Мой вчерашний таксист был афганец.

Прожил в Лондоне несколько  лет.

По чему он скучает здесь больше всего? Объяснил,

что здесь нет никого, кому он был бы не безразличен.

Он никто здесь.

 

И соседи не часто вызывают в нем что-то кроме

угрызений совести или вспышек гнева.

Он в изгнании. А сегодня вечером я одинока,

совсем как та женщина, что сидит неодетая

в “Комнате” Эдварда Хоппера.

 

 

ElaineFeinstein

Afghan

 

My taxi driver yesterday was an Afghan

Living in London for some years.

What he missed most, he explained, was

The sense that what he does matters to anyone.

There are no gains.

 

His neighbours rarely provoke him to more than

Flickers of shame or occasional adrenalin.

He is in exile. Tonight I am alone,

Simply a woman sitting undressed in

An Edward Hopper bedroom.

– – – –

 

ЯНВАРСКИЕ ДЕРЕВЬЯ

 

Откуда взять мне несгибаемость деревьев?
Завидую их стойкости. Лишь первый теплый дождь прошел-
И снова почки новые и новые листочки
Проклюнулись на старых тополиных ветках.

Ужель и осень ими позабыта, и прошлогодняя листва
каштанов, еще гниющая в траве? Совсем непросто это.
Мне прочности и выдержке учиться надо у эвкалиптов.
Их листья на ветру дрожат всю зиму, и выживают.

 

January Trees

Where shall I find the resilience of trees?
I envy their courage. In the first warm rain
the poplar branches swell with the hint
of new buds. There are even tips of yellow.

 

Have they have forgotten autumn, with last year’s
chestnut leaves still rotten in the grass? That’s not easy to do.
Let me study the endurance of my eucalyptus
whose ovals shivered in the wind all winter through.

– – – –

Some poems with translation From ‘Talking to the dead’

Выборочные стихотворения из сборника «Разговаривая с мертвым»

 

РУКИ  

Мы знали друг о друге все и сразу, как  брат с сестрой
когда мы за руки держались, одно твое прикосновенье
меня счастливой делало безмерно.

Держи мою ладонь, сказал ты мне в больнице.

Твои ладони были сильные, большие, и нежные при этом
как у отцов из средиземноморья,
когда они детей своих ласкают.

Держи мою ладонь, ты мне сказал. Я чувствую
я не умру, пока ты рядом.

Ты за руку меня держал, когда мы первый раз летели в самолете,
и в зале оперном, и сидя на диване, когда хотел ты
со мною вместе фильм смотреть .

Держи мою ладонь, ты мне сказал. А я усну
и даже не пойму, что мы не вместе.

 

 

HANDS. Elaine Feinstein  from Talking to the Dead

 

We first recognised each other as if we were siblings,
and  when we held hands your touch
made me stupidly happy.

Hold my hand,  you said in the hospital .

You had big hands, strong hands, gentle
as those of a Mediterranean father
caressing the head of a child.

Hold my hand , you said.  I feel
I won’t die while you are here.

You took my hand on our first aeroplane
and in opera houses, or watching
a video you wanted me to share.

Hold my hand, you said. I’ll fall asleep
and won’t even know you’re not there

 

–  – – – –

МАКИНТОШ 

 

Твой дух является мне в макинтоше,

с эфирным запахом твоей лаборатории.

Сейчас никто не вспомнит тебя так, как помню я:

твой голос робок, и предложения незавершены.

Снимали мы две комнаты тогда, там за мостом,

где-то в районе  Милл Роуд,и мыши жили в кухне.

 

Я не был никогда еще так счастлив, сказал ты мне

когда ты получил тот грант, и после пропадал

все ночи напролет на Фри Скул Лэйн в подвале,

коллектор фракций наблюдая,

закутанный в тот самый макинтош,

с карманами, заляпанными грязью,

 

и с вечно перекрученным ремнем. Ты скидывал его

на край кровати нашей ранним утром.

Мы были неуклюжи, небрезгливы, нежны.

Сейчас твой дух является ко мне

в том макинтоше, напоминая мне,

как мы легко любили молодыми.

 

 

Mackintosh  (from Talking to the Dead)

 

Your spirit comes to me in a mackintosh

scented with volatile esters from the lab.

No one can remember you now as I remember:

your voice still shy, your sentences unfinished.

We were living in two rooms over the bridge

somewhere in Mill Road with mice in the kitchen.

 

I have never been so happy, you told me when

your grant came through, and then began

to sit all night in the basement of Free School Lane

watching a fraction collector,

muffled up in the same mackintosh/

which was grimed at the pockets

 

and worn with the belt twisted. This you flung

over the end of our bed in the early morning,

We were clumsy, unfastidious, tender.

Your spirit comes to me now

in a mackintosh to remind me how

easily we loved when we were young.

 

– – – –

ТВОЯ ПОСТЕЛЬ

 

Прошедшей ночью мне стало любопытно, где же ты спишь.
В кровати не было тебя. И в твоем кресле тоже никого.

Из каждого окна струился белый свет – сияла полная луна.
Я вышла в сад, от холода дрожа. Ты где,  любимый?

Я крикнула тебе печально : Ты можешь простудиться.
Проснувшись, я разрешила  правде дня открыться.

 

BEDS

 

Last night I wondered where you had found to sleep.
You weren’t in bed. There was no-one in your chair.

Through every window the white, full moon glared .
I shivered in the garden.  Where are you, my darling ?

I called out  miserably:  You will catch cold .
Waking, I let the daytime facts unfold.

 

– – –

 

ЗИМА

 

Стрелки двинулись вспять. Свет витрин

разливается в сырости  улиц,  блики знаков

и белый свет фар заполняют собой

дня пространство. В моих мыслях  разброс.

Я машину веду, представляю себе, что ты рядом,

хочешь фильм обсудить, что вчера я смотрела,

— о разлуках военных времен, и о том, как одной

старой паре  вместе быть  удалось под конец—

 

Ты так и не научишься и говорить и находить дорогу

в одно и то же время, поддразниваешь ты меня.

Конечно же ты прав, я пропустила нужный поворот,

я улыбаюсь, вспоминая о тебе,

всегда осознавая, что ты лежишь, свернувшись, как зародыш,

спокойно так, под  хлюпающей под ногами почвой,

не ожидая нового рождения, ты унесен

в такую темноту, где ничего уже не отыскать.

 

Elaine Feinstein. Winter

 

The clock’s gone back. The shop lights spill

over the wet street, these broken  streaks

of  traffic signals and white head-lights fill

the  afternoon.  My thoughts are  bleak .

I drive imagining  you still at my side,

wanting  to share  the film I saw last night,

—-of wartime separations, and the end

when an old married couple re-unite —

 

You never  did  learn to talk and find the way

at the same time,  your voice teases me.

Well, you’re right,  I’ve missed my turning,

and smile a moment at the memory,

always knowing you lie peaceful and curled

like an embryo  under the squelchy ground,

without a birth to wait for,  whirled

into  that darkness  where nothing is found